Цитаты из книг про страх

Ничего не надо страшиться, кроме страха.

Сегодня есть страх, ненависть и боль, но нет достоинства чувств, нет ни глубокого, ни сложного горя.

Словно какая—то исполинская сила давила на тебя – проникала в череп, трамбовала мозг, страхом вышибала из тебя свои убеждения, принуждала не верить собственным органам чувств. В конце концов, партия объявит, что дважды два – пять, и придется в это верить.

— Я пытаюсь представить себе, — сказал Монтэг, — о чём думает пёс по ночам в своей конуре? Что он, правда, оживает, когда бросается на человека? Это даже как—то страшно. — Он ничего не думает, кроме того, что мы в него вложили. — Очень жаль, — тихо сказал Монтэг. — Потому что мы вкладываем в него только одно — преследовать, хватать, убивать. Какой позор, что мы ничему другому не можем научить!

Иногда этак человек вытерпит полчаса смертного страху с разбойником, а как приложат ему нож к горлу окончательно, так тут даже и страх пройдет.

Все мы готовы верить в других по той простой причине, что боимся за себя. В основе оптимизма лежит чистейший страх. Мы приписываем нашим ближним те добродетели, из которых можем извлечь выгоду для себя, и воображаем, что делаем это из великодушия. Хвалим банкира, потому что хочется верить, что он увеличит нам кредит в своем банке, и находим хорошие черты даже у разбойника с большой дороги, в надежде что он пощадит наши карманы.

Смерти я не боюсь — страшно только её приближение.

— Но ты не должна меня ждать. Никогда. Очень страшно ждать чего—то. Она покачала головой: — Этого ты не понимаешь, Робби. Страшно, когда нечего ждать.

Всё это неправда, – подумал я. — Всего этого не существует. Ведь так же не может быть. Здесь просто сцена, на которой разыгрывают шутливую пьеску о смерти. Ведь когда умирают по—настоящему, то это страшно серьёзно». Мне хотелось подойти к этим молодым людям, похлопать по плечу и сказать: «Не правда ли, здесь только салонная смерть и вы только веселые любители игры в умирание? А потом вы опять встанете и будете раскланиваться. Ведь нельзя же умирать вот так, с не очень высокой температурой и прерывистым дыханием, ведь для этого нужны выстрелы и раны. Я ведь знаю это…

— Что такое, Пат? — спросил я. — Они тикают… слишком громко… — прошептала она. — Что? Часы? Она кивнула. — Прямо гремят. Я снял часы с запястья. Пат со страхом посмотрела на секундную стрелку. — Убери их… Я швырнул часы об стенку. — Вот так, теперь они уже не тикают. Теперь время остановилось. Мы разорвали его на самой середине. Остались только мы с тобой, только мы вдвоём, ты и я — и никого больше. Она посмотрела на меня удивительно большими глазами. — Дорогой, — прошептала она. Я не мог выдержать её взгляда. Он шёл откуда—то издалека, он пронизывал меня и неизвестно куда был направлен. — Дружище, — бормотал я. — Мой родной, мужественный, давний мой дружище…

Я не боюсь. Когда живешь так долго, теряешь многое, в том числе и чувство страха.

Невозможно построить цивилизацию на страхе, ненависти и жестокости. Она не устоит.

Между воздержанием и политической правоверностью есть прямая и тесная связь. Как еще разогреть до нужного градуса ненависть, страх и кретинскую доверчивость, если не закупорив наглухо какой—то могучий инстинкт, дабы он превратился в топливо? Половое влечение было опасно для партии, и партия поставила его себе на службу.

Прежние цивилизации утверждали, что они основаны на любви и справедливости. Наша основана на ненависти. В нашем мире не будет иных чувств, кроме страха, гнева, торжества и самоуничтожения. Все остальные мы истребим — все.

Постепенно становясь сильнейшим из побуждений, страх ломает нравственный хребет человека и заставляет его глушить в себе все чувства, кроме самосохранения.