Я не знал, что еще ему...

Разумом сдался, но душу рассчитывал сохранить в неприкосновенности.

И — представьте себе, при этом обязательно ко мне проникает в душу кто—нибудь непредвиденный, неожиданный и внешне—то черт его знает на что похожий, и он—то мне больше всех и понравится.

И много было (особенно среди молодежи) людей, видевших в Дориане Грее тот идеал, о котором они мечтали в студенческие годы, — сочетание подлинной культуры ученого с обаянием и утонченной благовоспитанностью светского человека, гражданина мира. Он казался им одним из тех, кто, как говорит Данте, «стремится облагородить душу поклонением красоте».

Он невольно испытывал глубокую жалость к художнику, сделавшему ему такое странное признание, и спрашивал себя, способен ли он оказаться когда—нибудь всецело во власти чужой души?