Я был тронут смирением и кротостью, которыми были налиты ее глаза, и уменьем постоянно молчать — редкий талант, который я ставлю в женщине выше всех артистических талантов!
Сначала мы молчим, потому что обиделись, потом — потому что неловко нарушить молчание. А потом, когда всё забывается, мы просто уже не помним язык, на котором понимали друг друга.